А. С. Власов

Темпоральная динамика поэтического цикла Б. Пастернака «Стихотворения Юрия Живаго»

Summary. Two basic vectors of temporal dynamics of Boris Pasternak’s poetic cycle “Yuri Zhivago’s Poems” are revealed in this report. They are existential-everyday and evangelic. The specific nature of inner cyclic “poetic” time is determined in it.

Темпоральная (временная) динамика — один из наиболее значимых содержательных компонентов динамики композиционно-сюжетной. Особую важность темпоральный аспект приобретает тогда, когда объектом исследования оказывается поэтический цикл как художественное целое, состоящее из цельнооформленных и относительно автономных в композиционно-сюжетном отношении частей. Рассмотрим под этим углом зрения поэтический цикл «Стихотворения Юрия Живаго», завершающий роман Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго».

Живаговский цикл объемлет временной отрезок длиной в календарный год. Природные реалии прямо или косвенно указывают на последовательную смену времен года (весна—лето—осень—зима—весна). Так, имеются два весенних, «мартовских» стихотворения — «Март» и «На Страстной» (Страстная приходится именно на конец марта: «И март разбрасывает снег…»); их сменяют «летние» и «осенние» — «Лето в городе», «Хмель», «Бабье лето», «Свадьба», «Осень»; и т. д.

Исключение составляют, пожалуй, только «Август» и «Зимняя ночь». Оба стихотворения как бы несколько «смещены» на временной шкале, благодаря чему формально нарушается строгая календарная последовательность (действие первого происходит в конце августа, тогда как предшествующими стихотворениями вроде бы уже закреплена осенняя, сентябрьская тема; второго — в феврале, хотя оно непосредственно следует за «летне-осенним» циклом и предшествует «зимнему»). Но это «смещение» закономерно: сюжетной основой «Августа» становится сон-воспоминание, «Зимняя ночь» также навеяна воспоминаниями о прошлом. Поэт отдает явное предпочтение нарративу, «погружению» в прошлое, зачастую приводящему к смыканию времен, их слиянию и неразличению. В «Белой ночи», «Весенней распутице», «Объяснении», «Свадьбе», «Осени», «Сказке», «Августе», «Зимней ночи», «Разлуке», «Свидании», «Рождественской звезде», «Рассвете», «Чуде» и др. стихотворениях живаговского цикла задействована почти вся временная парадигма нарратива: от прошедшего времени («Встарь, во время оно, / В сказочном краю / Пробирался конный / Степью по репью» — «Сказка») до актуального исторического («С порога смотрит человек, / Не узнавая дома…» — «Разлука») и «будущего в прошедшем» («Засыплет снег дороги, / Завалит скаты крыш. / Пойду размять я ноги: / За дверью ты стоишь» — «Свидание»). «Времена года» могут соотноситься как с жизнью конкретного человека (в данном случае — героя романа, Юрия Живаго), историей его души, так и с различными периодами мировой и вселенской истории. Так что «Август» вполне согласуется с перечисленными выше «летне-осенними» стихами, примыкая к ним, а «Зимняя ночь» вписывается в «зимний» контекст следующих за ней «Разлуки», «Свидания» и «Рождественской звезды». Общая хронологическая тенденция не нарушается; однако подчеркивается символическая условность этой хронологии, а также необыкновенная вместимость внутрициклового времени — времени, вбирающего в себя не только настоящее, но и прошлое, и будущее, могущего прорываться в метаисторию, в Вечность («На Страстной», «Август», весь «евангельский (микро)цикл»).

Отдельные стихотворения живаговского цикла соотносятся либо с фрагментами Евангелий, либо с фрагментами богослужебных текстов — тропарей и молитв, — символизируя основные церковные праздники и православные богослужения годового круга — опять-таки в их хронологической последовательности (от Страстной до Страстной). Автор постепенно переходит от изображения преимущественно внешних, так сказать, природно-бытовых и «обрядовых» реалий («На Страстной», «Август») к постижению глубинного, метафизического и метаисторического смысла и, соответственно, актуализации сюжетно-символического плана богослужебных текстов Страстной недели («Чудо», «Дурные дни», «Магдалина (I)» и «Магдалина (II)», «Гефсиманский сад»).

Особое положение занимают в этом ряду стихотворения «Магдалина (I)» («Чуть ночь, мой демон тут как тут…») и «Магдалина (II)» («У людей пред праздником уборка…»). Магдалина, внезапно обретшая способность предсказывать «вещим ясновиденьем сивилл», оплакивает не только себя: «Когда твои стопы, Исус, / Оперши о свои колени, / Я, может, обнимать учусь / Креста четырехгранный брус / И, чувств лишаясь, к телу рвусь, / Тебя готовя к погребенью» [1, IV, 545]. 6-й стих только что приведенной нами заключительной строфы «Магдалины (I)» отсылает нас к 26-й главе Евангелия от Матфея, где говорится о пребывании Христа в доме Симона прокаженного: «Приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову» (Мф., 26: 7); текстуально стих восходит к словам Христа, объясняющего ученикам ее поступок: «Возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребенью» (Мф., 26: 8—12). Интересны также пророчества героини в «Магдалине (II)»: «Завтра упадет завеса в храме, / Мы в кружок собьемся в стороне, / И земля качнется под ногами, / Может быть, из жалости ко мне» [1, IV, 546]. Несколько опережая евангельскую хронологию, Магдалина повествует о событиях, которые еще не произошли, но вот-вот неминуемо должны произойти, — о том, что вот-вот свершится на ее глазах. Ср.: «При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его Мария Клеопова, и Мария Магдалина» (Ин., 19: 25); после смерти же Иисуса «завеса в храме раздралась надвое; и земля потряслась; и камни расселись» (Мф., 27: 51). «Магдалина (II)» — рассказ-предсказание о последних часах и минутах жизни Христа, о крестных муках, о смерти и грядущем Воскресении. Оба фрагмента Евангелий, интертекстуально задействованных в стихотворении, входят в свод пятничных богослужебных чтений Страстной недели.

Таким образом, в темпоральной динамике «Стихотворений Юрия Живаго» можно выделить два основных вектора: экзистенциально-бытовой и евангельский (метаисторический). Процессуально репрезентированная экзистенциальность объединяет здесь историческое время, отраженное преимущественно в прозаических частях романа, и метаисторию, т. е. Вечность, где происходит действие завершающих цикл стихотворений о Христе. Поэзия (=бытие) словно бы «вырастает» из прозы (=быта); именно по такому принципу — внешнее (антагонизм) и глубинное (органическая взаимосвязь и взаимообусловленность) — соотносятся в романе Пастернака «поэтическое», внутрицикловое, и «прозаическое» время.

Литература

1. Пастернак Б. Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 2003—2005. [Все ссылки на это издание даются в скобках с указанием тома (римская цифра) и страницы.]